Для архаичных обществ характерно представление о порождающей силе правителя. Благодаря ей, дескать, и сады цветут и дождик с неба льёт, и урожай бывает богатый. Если же в стране засуха или недород, то виновен, конечно, царь, которого могут принести в жертву богам. Подобная логика работает даже в наше время. Если проанализировать, например, Великую французскую революцию и Февральскую революцию в России, несложно увидеть один и тот же сюжет. Людовика Шестнадцатого и Николая Второго одинаково обвиняли в безволии. Дескать, не способны они управлять государством. И не просто неспособны, а «не могут» — по причине безволия и импотенции. Помнится, Цвейг выводил Французскую революцию из сексуальных проблем Людовика XVI. Революция часто оформляет недовольство сакральным правителем через соответствующий мифологический сюжет.

В чём он состоит? Если общество видит, что страна находится в плохом состоянии, оно не может напрямую критиковать правителя, ибо его фигура священна. Король или император ошибаться не может. Больше того, по определению он есть источник всяческой благодати. Но ведь в государстве — плохо. Если бы дело происходило в демократической стране, рациональное общественное мнение потребовало бы отставки правителя — только и всего. Но в условиях, предшествующих революции, происходит столкновение уже рационального общественного сознания с еще сакральной моделью политической власти. Рациональное общественное мнение начинает рационализировать политический кризис в рамках мифа. В конечном итоге миф, разумеется, деконструируется. Но в результате деконструкции гибнет сакральная власть, компрометируется сама возможность её существования.

Если священный правитель священен, если он по природе не может ошибаться и производит благодать, то ситуация в стране должна быть хорошей. Коль скоро она плоха, то значит, порождающая сила монарха повреждена. Если так, то есть источник повреждения. Обычно, он связывается с ближайшей к правителю женщиной. В случае Николая II — с Александрой Федоровной, в случае Людовика — с Марией-Антуанеттой.

В рамках мифологической рационализации кризиса предполагается, что эта женщина — ведьма. Ведь, действительно, если «овёс не родит», то причина лишь в том, что есть некто, мешающий правильному ходу дел. Черная пропаганда и рационалистическое (но находящееся в рамках мифа) общественное мнение приписывает, разумеется, подобному персонажу ненасытную похоть. Это также рационально. Ведь девается же куда-то волшебная сила, исходящая от правителя. Логично также, что молва непременно создает «Распутина», колдуна-гипнотизера, конечно, любовника царицы-ведьмы, от которого и происходит вообще всё Зло в государстве. Это как бы антитеза неприкосновенному в общественном сознании сакральному правителю. Уж его то, злодея, критиковать можно и нужно. Это рационально. Для Марии-Антуанетты роль «Распутина» сыграл, кажется, кардинал Роган.

Нетрудно заметить, что мифологическая рационализация приводит к созданию устойчивой модели: царь — безвольный идиот и импотент, царица — ведьма, ну и сибирский гипнотизер — истинный правитель страны, любовник царицы и главный источник зла.

То, что мы изложили выше, может казаться бредом. Если вы дочитали до этих строк, заметим, что нам иногда и самим так кажется. Но наша модель работает не только на событиях прошлых веков. Например, тем, кто жил в 1990-е, легко вспомнить, что аналогичный миф сложился о Борисе Ельцине. Правда, молва приписывала качества ведьмы его дочери — Татьяне Дьяченко. Ей же приписывали тайный брак чуть ли не с Чубайсом (то есть человеком, чьё имя в 1990-е было синонимом сатаны). Впрочем, истинным «Распутиным» той эпохи был Борис Березовский. Нишу волшебника-гипнотизера занял именно он.

Людям же, еще держащим в памяти перестройку (встречаются в наши дни и такие), несомненно, вспомнится вражда общественного мнения СССР по отношению к Раисе Горбачевой, женщине, чей грех состоял лишь в том, что она была непохожа на жен предыдущих советских правителей и любила хорошо одеваться. Правда, любовников ей общественное мнение приписать не успело — перестроечная революция создала демократические механизмы и атака на правителя пошла по политическому, а не мифологическому пути. Вместо того, чтобы утверждать, что Раиса Горбачева варит жаб и насылает на несчастное советское население продуктовые карточки и сигаретный мор, оппозиция противопоставляла злому Егору Лигачеву (с каждым днем все менее колдуну и всё более «партократу») доброго Александра Яковлева.

Однако вышеописанная модель перехода от мифологического к рациональному сознанию работает не всегда. Лишь в том случае, когда страной правит сакральный вождь, а общественное сознание уже в достаточной степени рационализовано, а дела в стране обстоят плохо — лишь тогда может сработать эта модель. Сама по себе она не может быть включена просто «по желанию иностранных разведок». Это значит, что если нынешний президент страны Владимир Путин успешен, невозможно заявить, что за ним стоит какой-то «Распутин», как бы ни старалась пропаганда. Ни одному из путинских помощников ни удалось утвердиться при нем в роли Березовского, даже самому Березовскому.

Как бы не старалась официальная пропаганда, никаких мифов и легенд (разумеется, в нашем смысле) о Путине не складывалось. «ФСБшник», «патриот», «посадит всех олигархов» — не миф, но стандартная пиарная легенда. Не считаем же мы мифологией пресловутую глупость Джорджа Буша-младшего. Над такими вещами работают пиарщики — и только. Миф же затрагивает коллективное бессознательное.

Как показывают социологические опросы, общественное мнение России в основном рационально. Когда людей спрашивают о положении дел в стране, они разумно говорят о своём недовольстве политикой правительства, о необходимости улучшения тех или иных сторон жизни. И лишь когда спрашивают о президенте, общественное мнение вдруг заходится в неконтролируемом восторге. Он страшно любим всеми вне зависимости от реального положения дел. Это, разумеется, черта сакрального, а не демократического правителя. Понятно, что король есть король вне зависимости от того, одерживает страна победы или терпит поражения.

Бредовые сказки о Путине начали рассказывать сравнительно недавно. Буквально две недели назад. Раньше это просто не приходило в голову. Но то ли окончание второго срока действует на психику обывателей, то ли что-то сломалось в восприятии Путина как священного монарха, да только стали появляться истории, которые нельзя назвать иначе как болезненной реакцией общественного подсознания. Формальным поводом послужила знаменитая сибирская фотосессия, в ходе которой Путин появился перед фотокоррами «топлесс», как принято интеллигентно выражаться в современной прессе.

Неизвестно, что хотел сказать рискованной фотосессией сам Путин. Возможно, продемонстрировать, что он «молод и силен». Возможно, что уже «одной ногой в отпуске», иначе говоря, считает себя без пяти минут отставником. В любом случае, снимки обошли все мировые газеты. Резонанс, правда, был более чем неоднозначный. Кто-то говорил о прекрасной физической форме. Кто-то — даже приписывал Путину принадлежность к одному из самых уважаемых в цивилизованном мире меньшинств. Однако появление в мировых СМИ и отечественной блогосфере темы «Путин — гей?» стало началом деконструкции путинского мифа.

Правда, деконструкция эта странная, во всех смыслах нетрадиционная. Выше мы привели стандартный механизм, с помощью которого рациональное общественное мнение деконструирует сакральную власть священного правителя. В данном случае этот механизм тоже проявлен. Это важно. Дело в том, что в обычной ситуации репутация сакрального правителя не подвержена никакому повреждению. Например, года два или три назад кто-то уныло и упорно распускал слухи, что Путин — то ли «еврей», то ли «чеченец», то ли и еврей и чеченец сразу. Однако эти слухи ни у кого не вызвали никакого интереса. Не поверили. А тут… не то, чтобы поверили. Важен сам факт обсуждения.

Короче говоря, общественное мнение России, видимо, пока не склонно полностью деконструировать Путина как священного вождя. Нет и ещё раз нет. Но само обсуждение слуха показывает, что «дорогие россияне» склонны к частичной десакрализации правителя. Такого в истории еще не было. Похоже, общественное мнение начало рефлектировать внедряемое властями представление о России как о суверенной демократии. То есть такой специфической, нетрадиционной демократии, у которой всё не как у людей. Путинская рыбалка, похоже, срикошетила об образ суверенной демократии и, отразившись от нее, дала в высшей степени нетрадиционный образ правителя.

Это ещё не крах восприятия президента как сакрального вождя. Больше того, вышеприведенный способ сакральной рационализации, пожалуй, является «святым костылём» с точки зрения сохранения изрядно обветшавшего образа главы государства, раздражение против которого, если верить социологам, подспудно копится в обществе. Конечно, лучше президент — «мачо», чем идиот, жена которого умеет перекидываться в кошку. Однако доселе репутация Путина была «тефлоновой», как говорят американцы. То есть никакие слухи не были способны повредить его имидж. Однако произошедшее вокруг фотосессии показало, что ныне в образе президента появился какой-то изъян. Пока не фатальный — популярность правителя крайне высока.

И, тем не менее, менее чем за год до анонсированной отставки трон впервые поколебался.

Пока не сильно.

Но, как показывает практика, в таких случаях от первого слуха до обрушения власти проходит крайне мало времени. Грядущая избирательная кампания, конечно, внесет свои коррективы. Но, похоже, Путину пора уходить вне зависимости от политической конъюнктуры.

2007-08-28 Станислав Скицын